— Мне просто… необходимо сделать это…

Он устроил Эмму так, что она полулежала на сиденье, раздвинул ее ноги и наклонил голову.

Жесткие темные волосы задели внутреннюю сторону ее бедер, погладили мягкую кожу, сдвинулись повыше, пока она не почувствовала его губы. Там. Там!

Она промычала что-то невнятное. Выдохнула его имя. Вообще забыла, что надо дышать.

Он, по своему обычаю, не торопился. Медлил. И Эмма забыла, где находится, тесноту, забыла все на свете, кроме его прикосновений и гладящих, глубоко проникающих движений. Ее оргазм вылился в шумные всхлипы, сотрясшие тело.

Но Кенни не отстранился. Продолжил. Снова послал ее в полет.

О… это было ослепительно! Она даже не сознавала, что ее руки неустанно движутся, пока он не перехватил их. Она ощущала его нетерпеливую набухшую плоть сквозь синий шелк и поняла, что вовсе не отсутствие желания заставило его остановить ее.

Эмма подняла голову и вопросительно посмотрела в дымчато-фиолетовые глаза.

Он выглядел совершенно измученным, лицо искажено страданием.

— Мне нужен бумажник. Со мной ничего нет.

— Я на таблетках, — улыбнулась Эмма.

— На таблетках? Почему же вчера не сказала?

— Ты приказал мне молчать. — Она коснулась губами его губ. — Да и не хотелось ничего объяснять. Я начала принимать таблетки перед отъездом. На всякий случай.

— На случай, если…

Он осекся. Эмма оседлала его и, улыбаясь, прижалась губами к уху.

— С твоего разрешения…

Кенни застонал и потянулся к ней.

На этот раз она хотела верховодить, но у него были несколько иные соображения, и когда Эмма попыталась опуститься на каменный стержень, Кенни схватил ее за бедра.

— Осторожнее, солнышко, — пробормотал он и взялся за дело, позволяя ей поглощать его постепенно, по дюйму.

— Я… — пробормотала она, — я хочу…

Он отвлек ее поцелуем, длившимся бесконечно, и, пока исследовал языком пещерку ее рта, проник глубже. Но даже когда она приняла его целиком, не отдал бразды правления. И вместо этого установил свой ритм, инстинктивно понимая, что нужно ей. И дал Эмме все. Все, что она хотела. Кроме контроля над ним.

Кончики полных холмиков терлись о легкую поросль волос на его груди. Внутреннюю поверхность бедер обжигала грубая ткань джинсов, которые Кенни так и не стянул до конца. Теперь она целовала его, наслаждаясь новизной ощущений. Но желала большего. Хотела, чтобы он доверял ей. Настолько, чтобы отдать власть.

Его руки впились в ее ягодицы, а большие пальцы выделывали нечто неслыханное, причем именно в том месте, где были соединены их тела.

— Не останавливайся, — выпалила она. — Что бы ты ни делал, не…

Он послушался. Поток расплавленного меда унес их обоих.

После Эмма тихо радовалась суете, поискам салфеток и одежды. Кенни, похоже, разделял ее чувства. Может, ему тоже было не по себе. Да и что ни говори, было нечто непристойное в такой спешке, непристойное и непонятное. Почему двое взрослых, умных и таких разных людей теряют голову настолько, что не способны оторваться друг от друга, и слишком спешат, чтобы добраться до собственной постели?

Наверное, каждую женщину хоть раз в жизни да тянет к опасному мужчине. Очевидно, настал ее черед. Может, ей требуется вывести Кенни Тревелера, как наркотик, из кровеносной системы, чтобы освободить место для того, кто уготован ей судьбой, настоящего, порядочного и доброго мужчины. Может, Кенни привьет ей здоровый иммунитет. Одна доза навсегда предохранит ее от подобных плейбоев.

Эмма, сосредоточенно обдумывая все это, принялась застегивать блузку.

Кенни вышел из машины. Заправляя рубашку в джинсы, он заметил, что Эмма застегивает пуговицы неправильно, но промолчал. Стоит ему заикнуться об этом, и она снова взъерепенится и станет упрекать его, что он опять цепляется к ней.

Эмма подняла на него глаза, и ее распухшие от поцелуев губы и взъерошенные кудряшки отчего-то напомнили Кенни о сливочном мороженом. Тут что-то непонятное стало твориться с ним. Прошлая ночь была просто сказочной, такой чудесной, что ему не хотелось думать об этом, и все же он ни о чем больше и помыслить не мог, вероятно, именно поэтому так озверел во время детских гонок. А сейчас… всего минуту назад они едва не выцарапали друг другу глаза, и вдруг… никакая сила не смогла бы их расцепить!

Он не мог припомнить, когда в последний раз занимался этим в машине. Кажется, вообще никогда. Богатеньким мальчикам это не обязательно. У таких мальчиков имеются пляжные домики, а на крайний случай и деньги, чтобы снять номер в мотеле.

Черт, ему понравилось заниматься с ней любовью. Какой энтузиазм, какое рвение! Она совершенно не способна что-то утаивать, скрывать, держать при себе. Отдает все, на сто десять процентов, как раз как он обожает.

Блузка перекосилась, прилипла к ее груди, что заставило его вновь почувствовать тяжесть этого соблазнительного полушария. Как оно наполняет его ладонь!

И снова эта предательская нежность, буквально затопившая его!

Кенни нервно дернулся. Она чересчур властная, слишком требовательная!

Он отчетливо понимал, как важно поскорее вернуться в безопасное общество посторонних. Тем больше удивили его внезапно сорвавшиеся с языка слова:

— Хочешь прогуляться к реке?

Прелестные медово-карие глаза вопросительно замигали.

— С удовольствием.

Словно он пригласил ее на чай с рогаликами!

Кенни помог Эмме выйти и сжал протянутую руку. Маленькую, но сильную. Кенни потер мозоль на ее указательном пальце.

Шум воды приветствовал их. В деревьях раздавались беличий стрекот, крики пересмешника…

Странно, почему Эмма молчит? Для такой болтушки она удивительно спокойна. Эта безучастность страшно выводила его из себя, и он, сам не понимая, что говорит, брякнул:

— Утром я привозил сюда Питера.

— Значит, он немного пришел в себя?

— Да. — Кенни откашлялся. — Нам следовало потолковать с глазу на глаз.

— Еще бы! — взорвалась Эмма. — Слава Богу, хоть этот омерзительный инцидент закончился миром! Не смейте больше никогда так поступать с братом!

Ее высокомерные нотации должны были взбесить его, но вместо этого Кенни стало легче. Эмма тонко чувствует, что значит для него этот малыш и как Кенни сожалеет о содеянном. Но все же он не хотел, чтобы она слишкомч задирала нос.

— Следует закалять их с детства, чтобы не вырастали тепличными цветочками или, чего доброго, «голубыми».

Эмма имела наглость рассмеяться:

— Брось, Кенни. Кто бы говорил! Когда речь идет о Питере, ты мягче воска.